Чак Паланик (теперь правильно) 

я медленно, но верно дочитываю Бойцовский клуб

правда, где-то после первой трети книги хотела бросить по ставшей мне наконец понятной причине - мне просто не нравится слог Паланика

эти его короткие предложения, и метафоры, и прочая - в совокупности

дочитаю, отпишусь

Степаньяк,

Ха-р-р-р-ошия витрина...
Акарака и калбасы,
Шшшпик...

diva писал:если у кого-нибудь есть книжки сего автора (кроме "Бойцовского клуба") просьба поделиться.

"удушье" отдам безвозмездно в извращённые руки

- Дождь. Это хорошо. И воздух. Вдох. Выдох. Свежий.
- Эй!
- Кто здесь?
- Как кто? Я.
- Кто «Я»?
- Я – это Я, и ты – это Я.
- Странно. Я думал, что я здесь один. Иногда закрадывались сомнения, но…
- Да ты никогда один не был. Проснись. Я всегда был здесь. То, что ты меня не видел – вот это странно.
- Это, наверное, из-за очков.
- Из-за чего? Каких очков? Нет у тебя никаких очков!
- Как же, вот они.
- Ну, ты даешь!
- Я даю. Это даешь. Моих очков любимых не видишь. Вот же они бумажные желтого цвета. Вот одел. Видишь? Я весь в белом. А ты в непонятно каком.
- В белом! Твое белое уже давно того. Не белое совсем. Грязное и серенькое.
- Грязное?! Серенькое?! Мало того, что ты мои очки не видишь, так ещё и меня, как следует, разглядеть не можешь!
- Я кажется начинаю понимать… Дай-ка мне свои «очки»… Как ты их носишь. Так вроде… Тьфу, дрянь какая… Выкинь их.
- Выкинуть очечки?
- Ага.
- Не могу. Я без них ничего не вижу.
- Совсем ничего?!
- Только тени и пятна.
- Да-а-а-а… Ладно, носи. Только слушай, что я тебе говорю. А о том, что видишь, будешь мне рассказывать. Понял?
- Понял. А зачем?
- Не задумывайся. Ты не для этого нужен.
- А для чего?
- Ах-ха-ха…. Чтобы глупые вопросы задавать!
- Слушай, я серьезно. А ты смеешься. Я ведь и ударить могу.
- Не смеши меня. Ты. Ударить.
- Я.
- Ох-хо-хо-хо.
- Всегда говоришь, здесь был. Помнишь того негодяя, которому я в лицо ударил. И не раз. А сколько их таких было. Помнишь?
- Ой, не смеши. Ты ударил… Да это я их лупил. Кровь пускал скоту.
- ТЫ?!
- Я, я!
- Как же это…
- Да так. Кто же ещё тебя будет защищать, если не я.
- А друзья? Вот А. или Б., да даже В. с Г.
- Друзья?! Да, эти друзья мать родную в цирк продадут за 2 копейки. Тебя-то уж и подавно.
- Слушай, ты моих друзей не обижай… А то ведь я и в зубы дать могу.
- Остынь. Не буду я твоих друзей трогать. Сдались они мне. Но сам посуди. Будем мы считать, что друзья тебе предадут в самый важный момент…
- Ну-ка иди сюда, подонок…
- …Я тебе говорю, остынь. Слушай дальше. Будем считать, что продадут…
- Нет, это уже чересчур. Готовься быть поверженным… Ой… Ай.. О-а-а-а… Ты чего?... Ты чего меня в глаз?
- Если я тебе говорю, что надо меня слушать – слушай. Понял?
- Думаешь, дал в глаз и я тебя слушать стану. Фиг тебе.
- Да ты не кипятись. Ну дал я тебе в глаз. И что, теперь дуться будешь?
- Дуться - не дуться, но и слушать не буду.
- Тяжело с тобой, честное слово… Я для кого стараюсь? Я для тебя стараюсь. Балбес. Я и друзей твоих обижать не хотел. Ведь ты мне даже слова вставить не дал.
- Слово-то, поди, матерное.
- Ой-ой-ой…
- Ну ладно, что сказать-то хотел?
- Даже если твои друзья тебя не продадут, нам будет приятно, потому что мы о них думали хуже, чем есть. Вроде как подарок неожиданный. Понимаешь?
- Вроде бы понятно. Но как-то фальшиво…
- Ты уж постарайся, чтобы не было фальшиво. Можешь ведь.
- Нет. Так не могу.
- …
- А давай, я буду с ними честным. А ты думай, что хочешь. Давай, а?
- Это может помешать.
- Чему?
- «Чи-му?» Кому! Нам.
- Зачем передразнивать?
- Не обижайся, но ты – дурак.
- А сам-то ты кто?
- Ну вот обиделся.
- Ничуть не обиделся.
- Врешь! Но это не важно. Меня ты никогда не обманешь.
- Смотри, какой дождь!
- Какой? Обычный дождь. Голову прикрой, а то заболеешь.
- Обычный?! Это ты обычный. А дождь… Кайф…
- Прикрой голову, юродивый.
- Не порть мне праздник.
- Ничего, тебе его другие испортят.
- Слушай, а тебе это шизофрению не напоминает.
- Ну, у тебя вполне возможно. Я таким вопросом не задаюсь.
- Здорово! Все великие были шизофрениками.
- Уа-ха-ха-ха-а-а… Великий… О-хо-хо-хо-о… Шизик…
- Чего ты смеешься?
- Если ты шизофреник, это не значит, что ты – великий.
- А что я не могу быть великим?
- Можешь. Но ты не великий. Вполне обычный шизофреник. И-хи-хи-хи
- Дурак.
- Ну ладно. Ладно. Не обижайся. Смешной ты тип.
- А ты какой?
- А я рассудительный.
- Это что умный что ли.
- Стремлюсь к идеальному.
- А оно есть.
- Конечно.
- И что это…
- Смотри, придурок, куда ты наступаешь! В лужу!
- Извини, я отвлекся.
- Ты в следующий раз не отвлекайся. Смотри лучше на дорогу, а не об идеале думай. Думать теперь буду я.
- Ну ладно. А мне тогда что делать.
- То, что ты обычно делал.
- ????
- А-а-а-а-а… Не бери в голову.
- Холодная голова… Горячее сердце… Чистый руки… Чистая голова… Холодное сердце… Горячие руки. Стоп. Руки не горячие. Руки холодные. А что тогда горячее? Голова. Голова болит. И сердце чистое.
- Ты что несешь какую-то чушь.
- Это не чушь, это всё серьёзно.
- Ха. Не смеши. Обо всем серьёзном я думаю. Обо всех делах.
- Дела? У нас есть дела?
- Конечно есть… О, смотри маршрутка! Маши рукой.
- Так?
- Дверью не хлопай! У мужика уже нервы не пределе.
- Я никогда и не хлопал.
- Мо-ло-дец.
- Смотри, смотри… Этот уставился, как будто у меня на лбу горячая десятка анекдотов рунэта.
- Посмотри на него… Как ты умеешь.
- А-а-а. Гляди, гляди!
- Что? Застеснялся?! Наплюй на него какой-то гомик латентный.
- А что такое «гомик»?
- Слово такое: «Го-мик»… Бу-ах-ха-ха… С тобой, блин, не соскучишься.
- Ты тоже ничего, мистер «Умник»
- Язвишь. Молодец. Это я на тебя положительно влияю.
- На меня никто не влияет.
- Ух, ты какой. Не влияет на него никто… А что это у тебя за «бумц-бумц» в ушах.
- Музыка.
- Да??
- Мне сейчас тоже не нравиться. Раньше нравилась. Сейчас нет.
- «Раньше» – это, наверно, столетия два назад. Как ты её терпел?
- Не знаю. Мне нравилась.
- Приедешь - сотрешь.
- Ладно.
- Э, смотри нам выходить скоро!
- Да-да.
- Локтем этому уроду дай. Налил на себя литр, наверное, какой-то гадости. И ездит по городу – людей травит.
- Нельзя так. Ты посмотри, какие у него глаза грустные. Устал, наверное. А дома куча проблем.
- Наплюй ты на его проблемы. Свои надо решать… Эй, выходить пора!
- Точно-точно.
- Ключ в скважину. Попадешь? А то я смотрю у тебя уже ноги подкашиваются. Устал?
- Есть немного.
- Ладно, надо отдохнуть.
- Ты куда? Эй! Ты где? Куда ты делся?
- Ты чего кричишь?
- О, а ты кто?!
- Пока вы здесь базарили, я работал. Все запоминал. Сейчас напечатаем, погоди…
- Кто? Кто ты? Откуда взялся?
- Во, блин! Во, дурак! Ты ещё скажи, что остальных не видел. Дитё.

Люди почему-то никогда не спрашивают, знаю ли я о Тайлере Дардене.

Почитал я немного паланика... ну так... с пивом пойдёт.
Кому паланик нравится, кто интересуется, мож кто не читал:

Чак Паланик. Высота Полёта
Пролог к повести "Удушье"

Где-то к северу - северо-западу, над пригородами Лос Анджелоса, я уже словно выжатый лимон, и прошу Трейси расслабиться на минутку. Это из прошлой жизни все.

Между ее нижней губой и моей плотью белая веревочка, ее лицо пылает, в ее руках часть усталого меня, она рассказывает мне, как в Кама-Сутре описывается рецепт алых губ. Их растирают потом с яиц белого жеребца.
"Я не шучу, там правда так написано" - добавляет она.
Ну все - теперь уже у меня во рту странный привкус ощущается и я вглядываюсь в ее губы и смотрю на мой член - "Ты же этого, надеюсь не делала, так ведь?".
Дверную ручку дергают снаружи и мы оба быстро смотрим - не забыли ли запереться.
Нет ничего хуже, чем когда ребенок не вовремя открывает дверь. Еще хуже, если это взрослый человек, который тут же опешивает. Даже если ты один, когда ребенок открывает дверь, как минимум надо быстро скрестить ноги. Типа случайно все это.
Если это взрослый чувак, то может хлопнуть сразу дверью, выкрикнув что-то вроде "Запираться не учили что-ли, кретин!". Но при этом по-любому, краснеет именно он.

А еще хуже, как говорит Трейси, это быть женщиной, которую в Кама-Сутре называют женщиной-слонихой. Особенно если ты с таким, каких там называют мужчиной- зайцем.
"Я не хотела, чтобы это так нелепо звучало" - добавляет она.
Допустим, даже если кто-то не поверил, что это случайность, максимум что мне светит - мелкий штраф за банальное нарушение общественного порядка.
Откроет дверь не тот чел, и тебе потом всю неделю кошмарики снятся.
Твоя лучшая защита в том, что когда ты сидишь на очке, независимо от того, кто вломится, они всегда винят в этом самих себя. Считают это своей личной ошибкой.
Я так всегда себя винил. Я лицезрел баб и мужиков в самолетных туалетах, в поездах или междугородных автобусах, в этих маленьких одноместных ресторанных сортирах. Я открывал дверь и видел какого-нибудь незнакомца, или какую-нибудь блондинку всю такую голубоглазую, с колечком на пупке и в высоких сапожищах, в спущенных к коленям кокетливым трусиках. Каждый раз когда такое случается, я всегда удивляюсь - какого хрена люди не запираются?

Как будто случайно этого можно не сделать.

Ничего в этой цепи не происходит случайно. Бывает, что где-нибудь в поезде по пути с работы домой, ты открываешь дверь туалета и видишь там какую-нибудь брюнетку с волосами собранными в хвостик и сережками вдоль красивой длинной шеи, и она сидит там спустив всю нижнюю половину гардероба на пол. Ее блузка расстегнута и руки скрестились на груди, ее ногти, ее губы, ее соски - эдакая крестообразная фигура красного и коричневого. Ее ноги, их гладкая белая кожа, как на шее, гладкая как ход спортивной машины, из которой на шоссе выжимаешь 250, и ее волосы ровного смоляного цвета. И она облизывает губы.
И ты закрываешь дверь, промямлив "Извините"
А она, где-то глубоко внутри шепчет - "Да ладно тебе уж"
И она все равно забывает запираться. Значок на ручке туалетной комнаты - "Свободна".
Это случалось, когда я часто летал в Лос-Анджелос еще будучи студентом медицинской кафедры в универе штата Калифорния. Шесть раз я открывал дверь и видел одну и ту же рыжую йога-барышню обнаженную ниже пояса, сидящую на унитазе, подпиливающую ногти коричневой картонкой от спичечного коробка, словно пытаясь себя запалить прямо там, одетую в шелковую блузку с разрезом впереди, завязанным перекрестно шнурком. И шесть раз она сначала смотрела вниз, на свое веснушчатое розовое ниглеже, затем ее серые глаза металлическим взглядом поднимались на меня, медленно, и каждый раз она говорила одно и то же
- "Извините, разве не видите, что занято!!".

Шесть раз я захлопывал дверь перед ее лицом.
Все что я хотел сказать каждый раз - "Ты что, дура, по-английски не понимаешь?"
Шесть раз.
Это все длится меньше минуты, нет времени обдумать, что говорить.
Но случается чаще и чаще.
В другой раз, может на обычной полетной высоте между Лос Анжелосом и Сиэттлом, ты открываешь дверь и там какой-нибудь серфер-блондин обоими загорелыми руками держит свое пурпурное хозяйство и поворячиваясь к тебе восклицает "Эй, баклан, свали, а..."
Это так, что почти каждый раз, когда видишь, что ручка в положении "Свободно" - там кто-то обязательно есть. Просто начинаешь гадать, что именно они имеют в виду под "Свободно".
Даже если туалет пуст, ты чуешь запах спермицидной пены. Все салфетки всегда израсходованы. Видишь отпечатки ступни на зеркале, так высоко, почти у верхнего края зеркала, маленькие такие отпечатки женских стоп, сверху каждой по пять точек - пальцы, и задумываешься - что же здесь происходило?
Иногда бывают еще следы помады на стене, почти у пола, и просто не можешь понять - это то что? Вот засохшие белые полосочки - это когда вытаскивали в последний момент, выпуская армию белых солдатиков на пластиковую обивку стены.
На некоторых рейсах стены бывают еще влажными на ощупь, зеркала - запотевшими.
Ковер липкий. Сливное отверстие раковины забилось разноцветными маленькими кучеряшками. На полке рядом с раковиной округлый след от контрацептивного крема, там где кто-то сидел. На некоторых рейсах там можно найти три-четыре таких следа разных размеров.
Есть еще длинные перелеты, рейсы через Атлантику, от десяти до шестнадцати часов в воздухе - прямые полеты в Париж или в Сидней.
Во время моего седьмого полета в Лос Анджелос, рыжеволосая йога поднимает быстро юбку и спешит за мной следом. Застегиваясь по пути, она преследует меня через весь салон до моего места и садится рядом, возмущаясь: "Если ты мне специально хочешь в душу нагадить - у тебя отлично получается".
У нее гламурная прическа, как в мыльной опере, только на этот раз ее блузка застегнута большой брошью.
Ты опять говоришь "Извините"
Летим на юг, где-то к северу-северо-западу над Атлантой.
"Послушай"-продолжает она-"Я слишком сильно устаю от работы, чтобы еще и это постоянно терпеть, ты меня слышишь?".
Ты повторяешь "Извините"
"Я три недели в месяц мотаюсь туда-сюда" - говорит она - "Я плачу за дом, который никогда не вижу, за летний лагерь для детей. Только за содержание папы в доме престарелых целое состояние выкладываю. Разве я ничего от жизни взамен не заслужила? Я не уродлива. Последнее, что ты мог сделать, это так вот дверь захлопнуть. Уйти."

Она хочет сказать именно это.

Она заглядывает мне в лицо, которое я прикрываю журналом - типа зачитываюсь. "Не притворяйся, что не понимаешь о чем я", продолжает она, "Не притворяйся, что не знаешь о Цепи".
"О какой Цепи ты говоришь?"
Она откидывается на спинку кресла и прижимает ладонь к губам.
"О боже, извини, я просто думала —-" и подымает руку к кнопке вызова стюардессы.
Приходит бортпроводница и рыжая заказывает два двойных бурбона.
"Я надеюсь, что ты их оба хочешь выпить" - говорю я.
"Нет, вообще то я их для тебя заказала"
Это будет мое посвящение в цепочку.
"Трейси" - она протягивает мне белую ручку.
Лучше бы это происходило на борту Локхид Мартина 500-й модели с его немеренным количесивом больших туалетов, спрятанных в задней части салона. Большие такие.
С полной шумоизоляцией. За спиной у пассажиров, где никто не видит входящих и выходящих.
В сравнении с этим, думаешь, какой козел придумывал Боинг 747-400, где кажется, что каждая туалетная дверь открывается об какое-нибудь кресло. Для достижения нужного эффекта здесь надо идти в самый хвост, за ряды туристического класса. Забудьте про одиночный туалет в бизнес-классе на нижней палубе, если не хотите чтобы все узнали, чем вы занимались.

Все просто.

Если ты-мужчина, ты садишься в туалете со своим маленьким Дядей Сэмом наперевес, ну типа со своей красненькой пандой и дрессируешь его пока он не встает на дыбы, и потом просто сидишь и ждешь в этой тесной кабинке.

Воспринимай это как рыбалку.
Если ты католик - это примерно то же ощущение, как сидение в кабинке для исповедания. Ожидание, излияние, блаженство.

Воспринимай это как спортивную рыбалку - "поймал-выпустил".
Еще можно по-другому, просто открываешь постоянно двери, пока за ними не обнаружишь что-нибудь подходящее. Это как в старой телеигре, где открываешь двери пока не найдешь приз.
За некоторыми дверями это какая-нибудь богатая особа из первого класса, большая редкость - такие приходят сюда, надеясь что здесь их не узнают. За другими можешь наткнуться на какого-нибудь старого толстого лысеющего перца с галстуком, закинутым через плечо, сидящего раскинув в стороны волосатые ноги и пытающегося развлечь своего дряхлого ужа, и говорящего "Извини приятель - ничего личного"

В такие моменты так и хочется сказать что-нибудь типа "Этого еще не хватало"
И все же, процент удачных попаданий достаточно велик, чтобы не оставлять этот спорт.
Маленькая кабинка, туалет, 200 незнакомцев в нескольких сантиметрах от тебя - это так возбуждает. Недостаток свободного пространства, хорошо б йогом быть.
Давай волю воображению. Несколько упражнений на растяжку и ты будешь наслаждаться моментами блаженства. Будешь поражен тем, как быстро летит время.
Так вот, это не дикий Запад или покорение Южного полюса, и даже не путешествие на Луну. Это другого рода исследование пространства.
Это последний непокоренный рубеж - другие люди, незнакомцы, джунгли их рук и ног, волос и кожи, запахов и вздохов, это все, кого ты еще не сделал. Великие непознанные. Последняя несрубленная чаща. Здесь все, что ты когда-нибудь мог представить.
Ты-Колумб, уходящий за горизонт.
Ты-первый пещерный человек, рискнувший сьесть устрицу. Может быть она не новая совсем, но для тебя - новая.
Растворись в пространстве, наполовину пути в полете между Хитроу и Йоханнесбургом, за это время можно десяток реальных приключений поиметь. Двенадцать, если крутят плохое кино. Больше, если рейс заполнен, меньше если самолет попадает в зону турбулентности. Больше, если не стремаешься того, что в рот берет мужик, меньше, если возвращаешься в салон когда разносят пищу.
Первое, что меня смутило в первый раз, это то, что я пьян, и то, что инициативу берет на себя эта рыжая, Трейси, она сверху и мы попадаем в воздушную яму. Я хватаюсь за унитаз, удерживаюсь, но Трейси подлетат вверх, как пробка от шампанского, презик в ней остается, она волосами об потолок цепляет в полете. У меня слетает предохранитель и я разряжаюсь в воздух, моя белая шустрая армия замирает на полпути между ней в воздухе и мной, сидящем на толчке. Потом - бах, мы снова сцепляемся - она с резинкой внутри, я, мой боекомплект - все это плюхается на меня придавив ее 70-ю килограммами.

После таких вещей и в гипсе можно оказаться.

А Трейси смеется - "Обожаю, когда это происходит"

Потом обычные воздушные ямки, ее волосы падают мне на лицо, ее соски у моего рта.
Слегка колышатся бусы на ее шее и моя золотая цепочка.

Иногда перенимаешь положительный опыт. Эти старые французские "Супер-Каравеллы" например, с из треугольными иллюминаторами и настоящими шторами, на них певоклассные туалеты, только два в задней части салона, в туристическом классе, поэтому лучше ничего замороченного лучше не исполнять. Обычная индийская тантрическая позиция вполне удается. Вы оба лицом к лицу, женщина поднимает одну ногу возле твоего бедра. Импровизируете. Свою Кама-Сутру пишете.
Давай же, ты же знаешь чего хочешь.
Это приемлемо если у вас примерно одинаковый рост. Иначе - не вините меня в том, что может случиться.
И не ждите подробных рецептов. Я ожидаю, что у вас минимальный опыт есть.
Даже если в в Боинге 77-200, даже в малюсеньком туалете впереди, вы по-любому сможете попробовать модифицированную китайскую позу, когда вы сидите на унитазе, а она садится, развернувшись к вам спиной.
Где-то к северу - северо-востоку от Литтл Рок, она говорит мне "Помпуа, с этим все быстро получится. Это когда албанские женщины доят тебя своим нутром, пульсирующими движениями вагинальных мышц".

Они "доят" тебя нутром?

"Да"

"Албанки?"

"Да"

"А у них есть свои авиалинии в Албании?"

Еще учишься быстро сматывать удочки, когда стучит в дверь стюардесса. Используешь Флорентийский метод, когда женщина берет его за самое основание и оттягивает кожу, чтобы он стал чувствительнее. Это значительно ускоряет процесс.
Чтобы наоборот замедлить, надо сильно нажать на нижнюю часть основания у мужчины. Даже если это не остановит экшн, весь его запас повернет обратно, спасая вас обоих от вытирания всего последующего бардака. Эксперты называют это "саксонус".
Рыжая и я, мы в большой туалетной кабине, в задней части МакДоннел-Дугласа ДС-10, серии 30-Ф, она показывает мне "negresse", когда она поднимает колени на края раковины и я обхватываю руками ее бледные плечи.
От ее дыхания запотевает зеркало, ее лицо горит - "В Кама-Сутре сказано, что если мужчина втирает себе гранатовый сок, смешанный с тыквой и зернами огурца, он встанет и будет сильным шесть месяцев".
В этом совете есть что-то от Золушки касаемо сроков.
Она видит выражение моего лица в зеркале. "Черт, не воспринимай все на свой счет!"
Где-то к северу, над Далласом, я пытаюсь собраться с силами, когда она повествует о том, как заставить женщину остаться с тобой навсегда - посыпать ей голову смесью иголок терновника и обезьяньих какашек.
А я, - "Что, типа, правда что ли"?
А если обмазать жену молоком буйвала и коровьим дерьмом, любой мужик, переспавший с ней станет нафиг импотентом.

Еще бы!

Если женщина настоит кость верблюда в соке манго и покроет этой жидкостью свои веки, любой, на кого она посмотрит, будет заколдован.
"Почитай" - продолжает она - "Это все есть в Большой книге"
Где-то к юго-востоку, над Альбукерке, мое лицо мокрое от слюны, мои щеки горят от трения об ее волосы, Трейси плетет про то, как бычьи яйца вскипяченные в сладком молоке дадут тебе силы.

А потом добавляет - "Я не хотела, чтобы это так звучало".
А я думал, что у меня все хорошо получается. Учитывая два двойных бурбона, и то, что я простоял последние три часа к этому времени.
Где-то над Лас-Вегасом мы оба устаем, ноги трясутся от напряжения, она показывает то, что в Кама-сутре называется "сосать манго".
Сливаясь в объятиях в этой маленькой пластиковой комнате, все становится похожим на какую-то садо-мазо игру.
Жаль, что ушли в историю старые добрые Локхиды, где каждый туалет был из двух секций - раздевалка и сам туалет.
По ее мышцам скользят капельки пота. Совершенные машины, делающие то, для чего нас сконструировали. Легче видеть наше отражение в зеркале, плоское изображение за стеклом, кино, файл с видео, фотка из журнала, другие какие-то люди - не мы, а кто-то красивый, без жизни вне этого момента.

Лучшее место на Боинге-767 - это большая центральная кабинка в конце туристического салона. Невезуха с Конкордами, где туалеты маленькие, по крайней мере мне так кажется. Если все что вам надо, это почистить зубы или поменять контактные линзы, их вам будет вполне достаточно.

Но если у вас есть желание попобовать то, что Кама-Сутра называет "вороном", где вам нужно больше пяти-шести сантиметров для поступательного движения, вам лучше летать на европейском Эирбасе 300/310 с его огромными сортирами. Такой же простор на британском Аэроспейсе-111.
Где-то к северу - северо-западу, над пригородами Лос Анджелоса, я уже словно выжатый лимон, и прошу Трейси расслабиться на минутку.

И я спрашиваю - "Почему ты этим занимаешься?"
"О чем ты?"
Об этом.
Она улыбается.

Люди, которых встречаешь за незапертыми дверями туалетов устали от разговоров о погоде. Эти люди устали от комфорта. Эти люди сделали уйму ремонтов и перепланировок. Это загорелые люди, бросившие курить, бросившие сахар и соль, холестерин и пиво. Это люди, видевшие жизнь своих родителей и дедов, которые учились и работали всю жизнь, чтобы в конце концов все это потерять. Потратить все, чтобы оставаться в живых и доживать на больничной койке под капельницей. Забывая постепенно как жевать и глотать.

"Мой отец был врачом" - говорит Трейси - "Сейчас он даже имени своего вспомнить не может".
Эти мужчины и женщины, сидящие за незапертыми дверями знают, что дело не в доме побольше размером. Не в лучшем супруге, не в деньгах или более стройной фигуре.
"Что бы ты не обрел" - говорит она - "Это всего лишь еще одна вещь, которую суждено потерять в итоге"
Ответ на вопрос - а нету ответа.
По правде говоря, это очень тяжелое откровение.
"Нет", возражаю я, и провожу рукой по ее бедру - "Я серьезно, так почему ты бреешь ее?"
"А, ты об этом?" - она вновь улыбается, закатывая глаза - "Это чтобы можно было узкие трусики носить".
Пока я устраиваюсь на унитазе, Трейси смотрит в зеркало. Не столько на себя в целом, сколько на остатки макияжа на лице, и влажным пальцем вытирает размазанные края губ. Потом пытается стереть маленький след от укуса вокруг сосков. В Кама-Сутре это называется "рассеянные облака".
Обращается к зеркалу - "Причина по которой я иду по этой цепочке в том, что когда задумываешься о ее существовании всерьез, вообще делать что-то желание отпадает".

Нет смысла.

Многие люди не столько хотят оргазма, сколько хотят забыть. Все забыть. Хоть на две минуты, на десять, на двадцать, на полчаса.
Или может быть, когда к ним относятся как к скоту, они начинают так себя вести. Или это просто отмазка. Может им скучно. Может просто потому, что никому не по душе часами сидеть в тесной коробке с сотней других людей без движения.
"Мы молоды, здоровы, мы-живые красивые люди", продолжает Трейси - "Когда об этом думаешь, что более неестественно?"
Она одевает блузку, потом чулки.
"Почему я что-либо делаю? Я достаточно образованна, чтобы отговорить себя от любого плана. Чтобы разрушить рациональностью любую свою фантазию, любую цель. Я так умна, что могу в негатив любую мечту превратить".
Я по-прежнему сижу голый и усталый, капитан объявляет о начале снижения, мы приближаемся к аэропорту Лос Анджелоса, объявляет время и температуру за бортом, потом рассказывает о пересадочных рейсах.

На мгновение, эта женщина и я стоим и слушаем, смотрим в никуда.

"Я занимаюсь этим, потому, что это приятно" - она застегивает блузку - "Может быть я и сама не знаю на самом деле почему я попадаю в эту цепь. Так ведь серийных убийц казнят почему? Однажды пересек грань и будет пересекать ее не раз."
Руки за спиной, застегивает юбку - "По-правде говоря, я и знать не хочу почему я это делаю. Потому что когда начинаешь искать причины - все рассыпется в прах".
Она обувает туфли и поправляет волосы - "Пожалуйста, не думай, что между нами было что-то особенное".
Открывая дверь - "Расслабься. Когда-нибудь, все, чем мы занимались тебе покажется сущими пустяками".

Уходя в салон она добавляет "Сегодня просто ты впервые пересек эту конкретную грань." Оставляя меня голого в одиночестве - "Не забудь запереть дверь за мной". И смеется - "Это если ты теперь хоть когда-нибудь будешь ее запирать"....

d i v a писал(а) :если у кого-нибудь есть книжки сего автора (кроме "Бойцовского клуба") просьба поделиться.

хоть тема и старая, но всё-таки.
есть "Колыбельная", недавно купленная и прочитанная