Bars in my soul... 

Иногда, нечасто, когда последняя капля со дна стакана-падает в мой похотливый желудок, когда последнея улыбка сизого дыма Джа пропитывает мои черные, прокуренные и взятые в плен мировыми монополиями табакокурения легкие-не помагает-я выхожу из квартиры, перехожу через дорогу, открываю входные двери подъезда многоэтажного здания. Я захожу в лифт и нажимаю последнюю кнопку. В поднебесье. Подумать. Там.
Этого требует душа. Этого требует тело. Иногда. Когда жизнь становиться до безобразия, до состояния H20 , до состояния вонючей субстанции, пресной и неконтрастной. Пора.
Пора-говорю сам себе, глядя на себя такого в зеркало. Я обнажен и первозданен. Я вижу в нем свои глаза. Ведь глаза-это зеркало души. Вижу себя.
Обжигаюший ветер колит лицо. Сначала нежно потом с усиленной нежностью. Здесь всегда так. В поднебесье.
Я присаживаюсь на металлическое изделие и смотрю в небо. Моя бого-женшина смотрит на меня миллионами своих зрачков. Своим, в черне сияющим взглядом. Мой бог видит меня со всех сторон. Заглядывает в глаза, на руки кидает взгляд, нежит затылок. Именно здесь, с ней-я могу говорить откровенно, во истину честно. И я говорю, говорю и говорю.
Говорю о всех своих скопившихся душевных накоплениях. Без напряга, спокойно. Я нашел свою душевную обитель, свою церковь. Каждый вправе. Вправе на.
Заканчиваются беседы. В основном глухонемые монологи. Иногда мужские слезы. Нечасто. Но бывает. Заканчивается исповедь и я подхожу к краю. Становлюсь на край обители и смотрю в низ.
Совсем внутри и совсем снаружи, в моих глазах-просыпается мой художник. Он начинает рисовать образы. Образы одиноких прохожих.
Женшина. Распущенны красивые, каштановые волосы- бежит в клинику. Клиника напротив. 24 часа в сутки. Обортарий. Ей отказывают на восьмом месяце. Она выходит обнажается и ложится на снег. Мой художник смотрит на них. На одну оболочку и одну или одного внутри. Они замерзают. Медленно и больно. Не мне больно. Я просто рисую. Замерзающие. Одиночества.
Мужчина. Смотриться необычно. На заснеженном проспекте с огромным букетом роз. Пьян. Шатаясь поет песню о любви, об ошибке. Он спешит. Нам слышны лишь отголоски. Мой художник пишет. "Печатлит".
Бутоны бьються о лед. Он падает и более не встает. Умирает. А ведь где-то его ждали и надеялись,-опять мой художник.
Цветы. Напротив ларек. Всегда. Навечно. 24 часа в сутки. На все случаи жизни.
Продавшица бежит, подбирает упавший букет. Обратно. Две-три сотни в карман. Появляется автомобиль. Букет в клочья. Продавшица на обочине. Не кради у усопших-печатлит мой художник.
Красно-синие огни подъехавших специалистов на всех, на четверых, безшумных и без красок трупов. Я хочу уйти. Мой художник против. Ладно. Встаю на самый край, расправляю руки. Может и не в том возрасте. Может и не такой у меня характер, да и без крыльев, пусть и исскуственных., но обешаю повторить "подвиг" Икара. Художник скукожывается, боиться. Просит. Умоляет.
Тепло лифта. Скорость. Все гудит в ушах. Я выхожу из здания на другую сторону. На совсем другую улицу. Здесь тихо и спокойно. Я обнимаю себя, перекрестив друг через друга руки. Обнимаю свои плечи. Я танцую танец. Танец тающего снега.
Мне так хорошо. Мне так хорошо.......
Художник молчит. И правильно.
Давно проснувшись и стоя на проспекте, попивая только что купленное пиво из баночки я заметил напротив желтую полосу смерти. Смерть по оплошности-запечатлил мой художник.
Никогда не кради у усопших.