О писательстве 

Не я одна в этом разделе грозилась осчастливить мир очередным литературным шедевром. По прошествии времени многое становится понятным: и то, что писать - это не просто вскакивать в порыве вдохновения ночью и выдавать пару-тройку лихих абзацев; и то, что мучительно не хватает времени, когда есть воодушевление, и воодушевления, когда время проходит впустую... Но здесь и сейчас не об этом.

Мне посчастливилось познакомиться в интернете с человеком, который уже написал книгу. И это - действительно хорошая книга. Я бы сказала даже больше - это та книга, которую я сама бы хотела написать. Странное чувство - когда говоришь с кем-то, помня наизусть некоторые из созданных им фраз. Наверное, так чувствуют себя счастливцы, выигравшие "обед с кумиром" по МTV -лотерее... И хотя он очень просил меня не распространять его текстов, я выложу здесь одну маленькую главу - просто потому, что мне очень хочется это сделать. Я надеюсь, что его когда-нибудь издадут. Я надеюсь, что всех вас - тех, кто хочет, кто может, кто талантлив и упорен - издадут тоже. Удачи.

***
Я не выдерживаю к вечеру, когда приходят сумерки, и по всему городу ползут пятнистые, как леопарды, тени. Я пытаюсь слушать CD, но все время натыкаюсь на те диски, которые любила Лена. Странно, ведь я тоже мог бы любить эту музыку, но никогда не слушаю ее лишь из-за того, что она будила в моей жене что-то эротическое. Что-то, не имеющее ко мне никакого отношения. Вы понимаете, о чем я?
Я не включаю свет, валяюсь на диване и уже тридцать минут кручу в руках телефон. С того самого момента, как на город опустились сумерки и в каждом углу моей комнаты притаилось по леопарду. Я даже не представлял себе, что мне так будет тяжело без нее. Любовь и секс вызывают сильнейшую зависимость – банальная в общем-то истина.
За окном ритмично бьется о землю мяч. Наверное, играют в баскетбол. Высокие ребята, никогда не бреющие под мышками и в паху. Мешают ли женщинам волосы, когда они делают минет? Да, наверное. Мне бы мешали.
Я набираю номер. Все-таки, я делаю это первый. Я первый сдаюсь, черт, я снова проиграл. Я не знаю, что сказать ей, я вообще не знаю, что мне теперь делать.
- Лена? – снова ошибка, случайный щелчок на линии я воспринимаю за ответ. Я вздрагиваю, словно испугавшись чего-то.
- Лена?
- Да?
- Это я.
Молчание.
- Ты не звонила мне?
- Нет.
- Мне кто-то звонил вчера, а я не ответил, представляешь? И потом все время мучался, думал, что это была ты.
Молчание.
- Что сказал папа?
- Насчет чего?
- Насчет того, что ты ушла.
- Какая разница.
Как мне говорить с ней теперь? Какой тон избрать, какую сказку должна рассказать Шахерезада сегодня ночью, чтобы остаться в живых? В трубке пищит зуммер, отсчитывающий истраченные минуты. Мне насрать на деньги. Во всяком случае, сейчас.
- Лен, здесь осталось все твое. Ты будешь забирать вещи?
- Не сейчас.
Я пытаюсь отгадать, какое у нее сейчас выражение лица. Что она хочет скрыть? Может, мне нужно надавить чуть сильнее, и она начнет куксится, растает? Вряд ли ей сейчас хорошо.
- Лен, мы можем поговорить начистоту?
- А ты можешь? Ты же не смог. Ты просто не справился, и я ушла.
- Я справлюсь.
- Я тебе не верю. – Она вздыхает. Это первая эмоция, прорвавшаяся через остывающий город. – Мне все равно, Стас. Представляешь? Я говорю это не для того, чтобы тебя обидеть сейчас или как-то помучить. Мне просто стало лучше, когда я перестала пытаться переделать тебя. Все, не желаю в этом больше участвовать, помнишь эту шутку?
Я издаю короткий смешок. Мне хочется включить в комнате свет.
- Я не хочу терять тебя, - говорю я предательски дрожащим голосом. – Может, мне нужна была эта… м-м-м, процедура расставания. Знаешь, в критических ситуациях становишься честен перед собой.
- Я знаю. У меня было критическое состояние. И не однажды.
- Вернись!
Она молчит. За окном стучит мяч. Я слышу каждый вздох больного города. Хочется думать, что где-то рядом море.
- Ты знаешь, что это значит, вернуться? Ты думаешь, мне легко было уйти!? Стас?! Что ты знаешь о женщинах, которые решаются изменить свою жизнь?
- Ничего, - честно говорю я, - ничего я не знаю о женщинах.
- Не знаю, как для тебя, а для меня это выход.
- Для меня это просто конец.
- Да где же ты раньше был! – вдруг взрывается она. – Где ты раньше был со своим дурацким осознанием всего, Стас!?
Я не скажу, где я был. Вряд ли ей это понравится. Вся беда в том, что она почти никогда не знала, где я находился, когда она оставалась одна.
- Ты накуривался, Стас, - вдруг говорит она, - не ври мне, я знаю. Ты же на самом деле очень слабый человек, для тебя наше расставание, наверное, действительно, травма.
- Я брошу это, - на мгновение я верю, что это возможно.
- Не надо, - она говорит очень тихо, и я все плотнее прижимаю трубку к горячему уху. – Больше не надо что-либо делать ради меня. Это… это так ненадежно. Ты пойдешь на какие-то жертвы, искренне захочешь все изменить, а потом честно признаешь свое поражение. Ты умеешь проигрывать так, как надо. Честно проигрывать, но мне-то, что с того?
- Ты мне поможешь.
- Я не стану тебе помогать.
- Я завишу от тебя сильнее, чем от наркотиков! – это правда. Любовная абстиненция уже ломает меня. Я сворачиваюсь на диване в клубок, прижимая худые колени к груди. Меня опять мучают мои подозрения.
- Лен…
- Ну, что?
- У тебя есть кто-нибудь? Ты поэтому ушла?
Она медлит с ответом. Я замираю. Сейчас она скажет да, и я выброшусь из окна. Прямо на баскетбольную площадку.
- Никого нет, - наконец устало произносит она. – Я ушла от тебя, потому что потратила наш с тобой последний кредит. Я пыталась, до последнего, честно, ты разве не чувствовал этого?
- Если ты познакомишься с кем-нибудь, ты скажешь мне об этом? Мы же не чужие люди друг другу?
- Я не знаю, как я поступлю. Помнишь, ты учил меня, что человек не может достоверно предполагать, как он поступит в той или иной ситуации? Что мы всегда врем, когда рассказываем о будущем?
Мне становится легче. Я верю ей.
- Но я хочу, чтобы мы стали чужими, - вдруг упрямо говорит она, - мы сейчас оба оказались в ситуации, в которой никогда не бывали раньше. Я не знаю, что меня ждет дальше, возможно, что так счастлива, как я была с тобой, я уже не буду. Но есть другое знание, Стас, очень важное знание. То, что со мной случится, будет другим. И даже, если это будет боль, то это будет другая боль.
- Хреновы антиномии.
- Что?
- Ничего. Мне не нравится эта ситуация, в которой я не бывал прежде, Лен.
- Мне нужно пожалеть тебя?
- Нет.
Это ложь. Мне это нужно, нужно, НУЖНО!!! Блядь, ну пожалейте же меня хоть кто-нибудь, лежащего калачиком на диване, отпускающего на волю сумеречных леопардов. Пожалейте меня, пытающегося вернуть свою любовь.
- Как твое творчество, Стас? – спрашивает она почти игриво. Так, как мы говорили раньше. – Это же экзистенциальная ситуация. Развод и все такое. Ты должен радоваться тому опыту, что приобретаешь сейчас.
- Я больше не буду писать. На хер! Тебе это никогда не нравилось.
- Может, теперь понравится, Стас, а?
- Я написал стихотворение, - говорю я угрюмо. – Слушай. Пожалуйста…
Я выпрямляюсь и беру трубку в другую руку. Где-то далеко вдруг зажигается красное окно. Человек, имени которого я никогда не узнаю, должно быть, как и я сейчас слушает стук мяча и последние крики сумеречных птиц. Я облизываю сухие, треснувшие как старый мрамор губы. Я все помню наизусть.

У зелёного окошка с традесканцией
Некрасивая девочка бредит Францией.

Ледяное стекло ласкают руки,
И несутся гортанные звуки.

Не нужны декабрю запевания голоса
И ничьи стали рыжие волосы.

Приюти, мне страшна ночь постылая,
Дай приют, дай солгу тебе, милая.

Пропою, расскажу, обниму,
А о чем, я и сам не пойму.

Мой очаг – за окном фонари
И в мешке моем – сухари;

Уже год я ношу платье вшивое…
Что ж ты плачешь, лицо некрасивое?

Я солгал, вот душа окаянная!
Моё платье уж год просто рваное.

Сухарей я не ел сотню лет,
У меня и мешка с собой нет.

Просто к дому пришел твоему,
Просто холодно мне одному.

По твоим волосам, несмелая,
Истомилась рука онемелая.

Знаешь, девочка, за твои уста
Я продам тебе своего Христа.

Занавесь же окно с традесканцией,
Расскажи про далёкую Францию.

Я читаю последние строки шепотом, стараясь не обращать внимания на сигнал отбоя. Она не стала слушать. Она повесила трубку почти сразу же.
Я выключаю телефон. Мне делается холодно и я снова сжимаюсь в комок. Про Францию я больше никогда никому не расскажу. И о том, что я сейчас буду делать, – тоже никто не узнает.

(с) beauty